…И я ушел. Со скрипом закрылись входные двери, понуждаемые пружиной. Я шел не оглядываясь. В душе кипела обида. Я ее готов был носить на руках!.. А она…
Я отошел метров 50 от дома и все же обернулся, хотя говорил себе, что никогда не сделаю это. В глубине засыпанного снегом сада темными, слепыми окнами на меня смотрел дом. Он был такой же безразличный…
Я прошел еще несколько метров и снова обернулся, хотя сам себе запрещал это делать. Но неумолимая сила заставила меня сделать это. Я не знаю, что это была за сила. Ее корни в той боли в сердце, когда ядумаю о тебе. І я видел все тот же дом, все те же пустые окна. Никто меня и не собирался звать, чтобы попросить прощение.
Зимняя ночь обступила меня. Серое покрывало снега с едва заметной тропинкой к твоему дому укрывало все вокруг. Его края растворялись в глухой темноте. Безмолвными стражниками стояли вокруг едва заметной тропинки старые яблони, создавая причудливый узор изломами черных ветвей-рук. Холодно, холодно и тихо.
Постояв в этом сером безмолвии, я резко застегнул молнию куртки, повернулся и пошел дальше. Сад закончился. Я обернулся снова. В серой мгле начинавшейся метели простирали ко мне узловатые ветви-руки зябкие яблони. Там, среди этих безмолвных стражей, притаился одинокий дом с пустыми глазницами-окнами.
До районного центра 12 километров. Я шел по деревенской улице в запальчивости повторяя про себя: «Ну и пусть, ну и пусть». И все бы ничего, если бы не назойливый ветер, постоянно швырявший в лицо горсти холодного снега. Это метель проснулась и выбралась погулять по безмолвным, темным просторам. Я пытался укрыться от нее за воротником куртки, но она изловчалась достать меня и там. Ветер толкал в спину, грудь, кружил, стараясь сбить с дороги.
Но я не впервой иду по ней. Я ее знаю. Правда, первый раз приходится идти в такую непогоду. Дорога сразу выбралась за село, и ветер здесь, на открытом пространстве, стал еще сильней. Свистит в голых ветвях берез, протягивающих свои голые косы-ветви в сторону одинокого путника, в струнах-проводах, натянутых на столбах, еле заметными серыми привидениями уходящих в темную муть. Пробирается под куртку и даже за воротник.
Еще не так давно пришлось идти по этой же дороге в солнечный осенний день. Золотые березы роняли на проселочную дорогу и синие лужицы на ней свои листья-слезы, словно оплакивая убежавшее далеко за горизонт лето. Яркое солнце золотило выгоревшую траву, сине-голубое небо, подернутое легким налетом-паутиной перистых облаков, казалось бездонно-высоким. Тогда я шел после встречи с тобой в приподнятом настроении. Золото осени радовало глаз, и твой теплый прощальный поцелуй согревал душу. Холодок осени вливался в легкие и бодрил, словно молодое вино.
Память о том дне, вдруг ожила в моей душе. Но теплое чувство к тебе погибло, так и не распустившись в холодной пустоте обиды. Холодно, холодно. Ветер все кружил, как бешенный. Я все шел и шел, преодолевая сопротивление ветра. Наконец, устав, присел в невысокий сугроб, спрятал руки в карманы, надвинул шапку на глаза, укрылся за воротником куртки. Думалось, что немного посижу – и пойду снова.
На секунду задремал. Видимо, сказалась бессонная ночь. Эта ночь никогда не забудется мне. Ты сидела в кресле и безучастно молчала, словно меня совсем не было на свете. А я все говорил и говорил, и с каждым словом, наталкиваясь на стену молчания, становились все злее и колючее. Наконец, сказал то, что никогда не следует говорить женщине. Сказал, что ты мне безразлична. А ты все равно упорно молчала. И тогда я схватил шапку, накинул на плечи куртку и вышел из дому. Вышел в пустой холодный мир, где не было ничего.
И привиделась мне, видимо, в дреме, что ты зовешь меня. Я вздрогнул и проснулся. Вскочил и стал оглядываться. Действительно сквозь вой ветра я услышал твой голос, а потом и увидел тебя. Ты шла, наклонившись, прикрывая лицо от колючего ветра и снега, и звала меня. Звала. Или мне все это только приснилось?
Да, вокруг только серая пелена…